Драу и Дурйодхана душевно трахаются на ворохе из роскошных шелков всю бесконечно долгую ночь Дня Святого Патрика, а под утро, как корова в своё стойло, в участок заваливается хорошо наотмечавшаяся напарница Агни и видит картину маслом: блаженная нагая Драу в объятьях очень красивого обнаженного мужчины.
От потрясения и злости, напарница, пусть она будет Мегги, немедленно трезвеет и вламывается в камеру со страстной речью на тему, что мол, изволь, подруга, поделиться, не то донесу начальству. При этом не спускает алчного взгляда с причиндалов Дурйодханы. Схватив ту же самую резиновую дубинку, Мегги тычет ею Дурйодхане в лицо и обещает превратить её в раскалённую кочергу и засунуть её по самую рукоятку, потому что ей, как полицейскому, всё можно и всё сойдёт с рук, потому что она всегда права, а он, как гастер, никогда не прав...
Дурйодхана же, а по лондонски, Демиан Лундал, что по-нашему Демьян Ладельников, нисколько не пугается и не теряется ( сие вообще нисколько не в его характере ). Он картинно выпрямляется и патетически произносит:
-- Ты не туда смотришь, женщина! Ты посмотри вот сюда!
И подбрасывает в воздух кусок бесконечного сари, которое сверкая и переливаясь, красиво змеится, медленно оседая.
Дубинка выпадает из рук потрясенной Мегги.
Перед её внутренним взором стоит уже не мужской фаллос, а сказочный наряд, какого у неё никогда не было и никогда не будет в её серой лондонской жизни.
Дурйодхана же отрезает (не знаю чем, но отрезает) от бесконечного сари кусок размером с сари нормальное и наматывает его на прибалевшую Мегги, превращая жалкую замухрышку в принцессу. А потом некоторое время искренне любуется делом рук своих.
Мегги стоит вся едва живая от самолюбования.
Не успели Драу и Дурйодхана замотаться сами, как в участок, опять же как коровы в стойло, возвращаются все полицейские (хотя могли разойтись по домам), а так же до этого выгнанные из камер ( чтобы не мешали страстной огненной Деви осуществлять задуманное) заключенные и нарушители спокойствия. Им всем, по сути, просто больше некуда идти, участок их дом.
И вот великодушный юврадж Дурйодхана для каждого отрезает сверкающее дхоти или сари, и собственноручно их всех заматывает, превращая этих несчастных и жалких в принцев и принцесс, потому что в его царстве не бывает серых замухрышек, а только принцы и принцессы.
Они все, притихшие и торжественные, идут в конюшню, где для каждого каким-то чудом находится лошадь, садятся верхом и едут по Лондону сверкающей процессией. А впереди, невидимый для глаз, но ощутимый для сердец, парит Святой Патрик.
-- Ну что, я свободен? -- спрашивает Дурйодхана.
-- Нееет!!!!! -- вопит Драупади и приходит в себя.
Она снова в Сабхе, Карна всё говорит обвинительные слова, а Дурйодхана тревожно смотрит на друга, беспокоясь за него, и сажать Драупади себе на колени явно не собирается.
От потрясения и злости, напарница, пусть она будет Мегги, немедленно трезвеет и вламывается в камеру со страстной речью на тему, что мол, изволь, подруга, поделиться, не то донесу начальству. При этом не спускает алчного взгляда с причиндалов Дурйодханы. Схватив ту же самую резиновую дубинку, Мегги тычет ею Дурйодхане в лицо и обещает превратить её в раскалённую кочергу и засунуть её по самую рукоятку, потому что ей, как полицейскому, всё можно и всё сойдёт с рук, потому что она всегда права, а он, как гастер, никогда не прав...
Дурйодхана же, а по лондонски, Демиан Лундал, что по-нашему Демьян Ладельников, нисколько не пугается и не теряется ( сие вообще нисколько не в его характере ). Он картинно выпрямляется и патетически произносит:
-- Ты не туда смотришь, женщина! Ты посмотри вот сюда!
И подбрасывает в воздух кусок бесконечного сари, которое сверкая и переливаясь, красиво змеится, медленно оседая.
Дубинка выпадает из рук потрясенной Мегги.
Перед её внутренним взором стоит уже не мужской фаллос, а сказочный наряд, какого у неё никогда не было и никогда не будет в её серой лондонской жизни.
Дурйодхана же отрезает (не знаю чем, но отрезает) от бесконечного сари кусок размером с сари нормальное и наматывает его на прибалевшую Мегги, превращая жалкую замухрышку в принцессу. А потом некоторое время искренне любуется делом рук своих.
Мегги стоит вся едва живая от самолюбования.
Не успели Драу и Дурйодхана замотаться сами, как в участок, опять же как коровы в стойло, возвращаются все полицейские (хотя могли разойтись по домам), а так же до этого выгнанные из камер ( чтобы не мешали страстной огненной Деви осуществлять задуманное) заключенные и нарушители спокойствия. Им всем, по сути, просто больше некуда идти, участок их дом.
И вот великодушный юврадж Дурйодхана для каждого отрезает сверкающее дхоти или сари, и собственноручно их всех заматывает, превращая этих несчастных и жалких в принцев и принцесс, потому что в его царстве не бывает серых замухрышек, а только принцы и принцессы.
Они все, притихшие и торжественные, идут в конюшню, где для каждого каким-то чудом находится лошадь, садятся верхом и едут по Лондону сверкающей процессией. А впереди, невидимый для глаз, но ощутимый для сердец, парит Святой Патрик.
-- Ну что, я свободен? -- спрашивает Дурйодхана.
-- Нееет!!!!! -- вопит Драупади и приходит в себя.
Она снова в Сабхе, Карна всё говорит обвинительные слова, а Дурйодхана тревожно смотрит на друга, беспокоясь за него, и сажать Драупади себе на колени явно не собирается.